FindHistory

История народонаселения привлекает ученых с давних пор, ею интересовались Платон и Аристотель, Августин и Григорий Великий, гуманисты и философы Просвещения.[1] Почти полтораста лет тому назад появился и термин «демография», символизируя обособление трактатов, посвященных населению.[2] И тем не менее современную историческую демографию можно с полным правом назвать одной из самых молодых гуманитарных наук: в своем нынешнем воплощении она родилась лишь 30-40 лет назад.

Преемственную связь этой отрасли исторического знания с предшествующей историей народонаселения отрицать не приходится.[3] Предметная сфера обеих этих дисциплин имеет немало общего. Так, нынешние историки-демографы изучают в числе прочего сюжеты, которые рассматривались их предшественниками и в прошлом, и даже в позапрошлом веке — численность и размещение населения, смертность, рождаемость, брачность, историческую обусловленность этих феноменов и т. п. Однако глубокому обновлению исторической демографии это не противоречит.

В самом деле, еще в первой половине нашего столетия при характеристике, скажем, динамики населения, ближних и дальних миграций или же продолжительности жизни, на первом плане было описание этих явлений с внешней точки зрения. Такое описание, несомненно, помогало уяснить ход социально-экономического развития, выступая в качестве важного, хотя и вспомогательного источника знаний о прошлом. Не случайно «статистика населения» — как нередко называли тогда демографические штудии — причислялась обычно к «вспомогательным» историческим дисциплинам.

С 60-х годов историко-демографические исследования па Западе стали все реже ограничиваться описательными задачами. Центр тяжести постепенно перемещался на раскрытие внутренних составляющих каждого демографического процесса, на анализ его взаимодействия с другими процессами в этой сфере и на понимание демографического развития как одного из воплощений движения общества в целом. Подоснову этого сдвига составляло более глубокое, чем раньше, осмысление весьма важной черты исторического процесса: в нем неизбежно сопрягается действие объективных условий, в которых существует общество, и субъективных помыслов людей, действующих в его рамках.[4] Соответственно всякое историческое исследование, и в частности историко-демографическое, приобретает особый интерес, когда оно одновременно охватывает и объективную и субъективную стороны исторической действительности.

Последовательная реализация этого принципа заставила во многом изменить изучение демографических феноменов. Например, при исследовании рождаемости теперь не ограничивались выявлением ее общего уровня. Особое значение придавалось изучению отличий в рождаемости, характерных для разных социальных и возрастных групп, и связи этих отличий как со спецификой экономического и политического положения таких групп, так и со свойственными их членам представлениями о мире, человеке и нормах прокреативного поведения. В частности, учитывалось влияние представлений о смысле рождения себе подобных, о месте ребенка в семье и обществе, об оправданности родительской любви к детям, об отношении к больному ребенку, о задачах воспитания, о численности потомства, которую признавали «нормальной», и т. п. Не меньший интерес проявляли к изменениям во взглядах па детородный акт, на возможность, с точки зрения супругов, отделить соитие от зачатия, признав самоценность сексуального наслаждения. Подобное расширение проблематики изменяло самый характер изучения рождаемости. Узкодемографический подход уступал место комплексному. Социально-экономические, экологические или политические факторы колебаний в рождаемости переосмысливались как элементы субъективной картины мира, которые воздействовали на поведение людей разных социальных групп не «извне», но поскольку они были пропущены через сферу их сознания.

В том же ключе начали строиться в 60—70-е годы исследования по истории брака и брачности, семьи и родства, статуса женщины, положения стариков, так же как и многих других феноменов демографической истории. В результате историческая демография как научная дисциплина претерпевала принципиальные изменения. Из вспомогательной отрасли социально-экономического анализа она стала превращаться в одно из направлений исторического синтеза. Ее перестройка выступала как проявление общей тенденции к интеграции исторического знания, и прежде всего к соединению двух трудно поддававшихся до сих пор интеграции подходов к изучению прошлого — того, который предполагает освещение объективных социальных процессов, и того, который раскрывает субъективное восприятие мира (и самих этих процессов) людьми прошлого.[5]

Тува в начале ХХ века
Давно замечено, что география и местоположение территории имеют немаловажное значение для исторических судеб государств и народов. [15, С. 7] ...

Образование древнерусского государства: причины и особенности
Киевская Русь одно из крупнейших государств Средневековья IX-XII вв. В отличие от других стран, как Восточных, так и Западных, процесс формирования государственности имел свои специфические черты – пространственные и геополитические. В ходе своего становления Русь приобрела особенности как Восточных, так и Западных государственных образ ...

Городское самоуправление в XIV веке
В середине I тыс. н.э. в районе слияния рек Псковы и Великой возникло первое небольшое поселение, из которого впоследствии вырос Псков. Первоначально население было прибалто-финским, в 8-9 вв. в Пскове появляются славяне. В русских летописях Псков упоминается впервые в 903 г. Псков был младшим городом в Новгородском княжестве. В 1347 г. ...